Сколько же боли ты мне принесла… Сколько всего из-за тебя мне пришлось изменить в себе. К сколькому пришлось снова привыкать.

 Этим письмам необходимо дать нового адресата: больно писать тебе. До сих пор. Больно.

Все это время я пытался найти ответ на вопрос, почему же ты все это мне рассказала. Почему вообще снова появилась в моей жизни. Почему. Что тебе не давало покоя? Ты и так знала, что я разбит твоим уходом, твоим исчезновением. Тебе этого было мало? Ты решила добить меня окончательно? Или тебя кольнул тот факт, что я снова смогу встать на ноги? Наверное, ты до сих пор не можешь простить мне той аварии.

Казалось бы, прошло столько лет… а тебе все не дает это покоя. Теперь и мне не найти покоя. Наверное, ты счастлива.

Я позорно сбежал от всех. От родителей, что дали деньги, а после операции, увидев меня вновь на ногах, неожиданно воспылали ко мне любовью. От брата, который поселился в моей квартире и желал там жить вместе со мной, чтобы я мог научить его всяким хитростям обольщения дам. От друга, который оказался предателем, но сделал так, словно предал его я. От соседки, которая… неожиданно оказалась Василисой. Этот коварный Лисенок. Как же она изменилась, что я даже не узнал ее, что ее вообще никто не узнал. Даже ты узнала ее не сразу. Только в тот твой приход ты случайно обронила, что Наташа, как я думал, на самом деле прикидывается, а на самом деле как ты сказала: «Эта дурочка решила, что повзрослела настолько, что ее никто не узнает. А я узнала ее. Лиса. Противная лиса. Ты не узнал ее? Какой же ты дурак. Каким был, таким и остался». Хотя, в том, что я ее не узнал, виноват только я. Я был помешан тобой и не хотел ее узнать.

Я сижу у окна и курю. Курю и курю. На полу валяются пустые пачки, окурки валяются вокруг – я похож на осеннее дерево, осыпающее все вокруг себя желтыми листьями-окурками. Я перестал нормально спать. Точнее будет сказать – я перестал спать. Когда закрываю глаза, мне  кажется, словно мир, окружающий меня, неожиданно покатился со скалы, ударяясь о камни, цепляясь за колючие ветви, раздирая себя до крови; в раны вбивается песок, не дающий им зажить.

Я попросил врача отправлять всех к черту, кто меня спросит, но о них сообщать мне. Всем он говорил, что я сбежал, для вида материл медсестру, которая дежурила в день моего «побега» и так неудачно заснула. Мы с ним встречались пару раз, он показывал мне объявления, которые вопили о пропаже меня, прося за вознаграждение сдачу меня в их заботливые руки. Врач посмел пошутить, что подумывает о том, чтобы все-таки сдать меня, если вознаграждение будет слишком заманчивым, но мне было все равно: я планировал переезд в другой город, где обо мне никто не мог знать.

Уже несколько недель я живу в этом городишке, который так отличается от моего родного. До сих пор я ни с кем не завел знакомства, кроме девушки, которая работает продавцом в книжном магазине: я часто бываю там, и как-то само вышло, что мы познакомились.

В дождливые вечера, когда мне нужно было общение – ничего не меняется, я какой был, такой и остался – я шел ее провожать до дома. Она, как некогда ты, слушала меня, не перебивая. Я не рассказывал ей откуда я, не говорил, кто мои родители, не сказал даже, что несколько лет провел в коляске. Для нее я был я – таким, какой я сейчас, без прошлого, без будущего, просто я.

Она рассказывала мне о себе. Возможно, где-то привирала, что-то скрывала, а может, все было правдой. Вся ее история не была сказкой, в ней не было ничего красивого и волшебного: обычный быт, обычная жизнь обычного человека.  Однако, именно поэтому я продолжал с ней общаться.

Она не красавица, ты бы ее своей красотой раздавила, зато глаза ее были намного ярче твоих, намного больше света в них было. И голос… ее голос точно песней лился в душу, согревая ее, окутывая теплым покрывалом.

Иногда я просто приходил к ней в магазин, садился между полок, листал какие-то книжки и уголком глаза подглядывал за ней. Она была робкой, неуклюжей, но до макушки обаятельной. Все клиенты, после разговора с ней, обязательно брали какую-нибудь книгу и душевно благодарили. Когда она замечала мой взгляд, краснела и опускала головку, пряча улыбку. Такая была у нас с ней игра. Мне нравилось, когда она улыбалась, эта улыбка была красивее всей тебя. Эта улыбка заставляла сердце биться быстро-быстро, внутри все сжималось, и дышать было трудно. Одна только улыбка. Твоя же красота кричала о себе на всю улицу, она была вульгарной и оставляла в душе беспорядок, словно прошел ураган.

Теперь же, когда я остался один на один со своими мыслями, я понимаю, что к тебе у меня была не любовь, а страсть. Безмерная, безграничная страсть, я жаждал тебя, я хотел видеть тебя своей собственностью, своей игрушкой, своей. С ней же все иначе. Встречи с ней дарят мне покой и тихое, светлое счастье, которого мне так не хватало. Когда же я оказываюсь один дома, меня накрывает волна отчаяния, боли и пустоты. Даже в этой, новой, квартире я не чувствую себя дома, в ней нет покоя, в ней даже тени напоминают мне о прошлом. Во всем виню я только тебя. Тебя одну. Если бы не ты… но ты была в моей жизни, ты до сих пор владеешь ею, раз я снова пишу тебе. Тебе одной.