Каждый день по письму. Каждый день в алкоголе сжигаю тоску.

Я пишу письма и складываю их в стол. Пишу и прячу. От кого? От тебя? От себя?

Пускаю в воздух кольца дыма. Одно, еще одно. За окнами свинцовые тучи. Включаю и выключаю музыку – игра с тишиной. Своеобразные догонялки моего больного мозга. Температура внутри обгладывает кости. Нет ни сил, ни желания.

Никто не придет  и не приготовит лечебного супа, как ты когда-то. Когда-то давно, я уже и забыл, когда. Числа потеряли свой смысл. Какая разница, что сегодня, если я все равно возвращаюсь в прошлое?

Мы встретились тогда с Настей. Снова весь вечер был наш. И вся ночь была наша. Разговоры с ней снова заставили забыть о тебе. Словно тебя никогда и не было, была лишь она.

В один миг я не выдержал: прижал ее к себе и поцеловал. Мягкая, теплая, от нее пахло чем-то пряным. Она не отстранилась, наоборот, точно только этого и ждала, крепче прижалась ко мне…

Когда я проснулся среди ночи, она стояла у окна в одном нижнем белье. Одна лямка соскользнула с ее острого плеча. Она курила. Смотрела в окно и курила. Затяжки ее были быстрыми, движения отрывистыми. Я впервые увидел ее… такую. Я пытался понять, кто эта девушка, куда она дела нежную Настю, сплетенную точно мягкое кружево крючком. Передо мной стояла другая, чужая, девушка. Черты лица ее неожиданно обострились. Был ли в этом виноват лунный свет, в котором она утопала, или что-то еще… Она была похожа на ежа, приготовившегося защищаться, а может атаковать.

Я судорожно перебирал, что же могло так ее изменить. Ни к чему не принуждал: я жаждал ее поцелуя, ее же руки сами скользнули мне под одежду…

Я смотрел на нее и не узнавал. А потом она резко повернулась, ее глаза горели; прищурившись, она долго смотрела на меня. Усмехнулась, потушила сигарету, но так и осталась стоять у окна, переступая с ноги на ногу.  

– Что? – резко спросила она, разорвав хрупкую тишину, только что вроде бы сказочной ночи.

Я молчал, не зная, что ответить. Она взяла какой-то листок со стола, медленно, точно растягивая удовольствие, приторным голосом она начала читать вслух письмо тебе, которое я забыл убрать. В местах, где говорилось о ней, она истерично смеялась. Я смотрел на нее, а передо мной разбивалась на части хрустальная ваза. Я пытался соединить в единое целое девушку, которая только-только целовала меня горячими, мягкими губами, заставляя сходить с ума, и змею, которая выпускала яд, комкая несчастный листок. Один момент она особенно смаковала, я даже почувствовал, что она собирается его прочитать снова, делая акцент, и не выдержал.

 – Уходи.

Она вздрогнула, словно ей дали пощечину, покачнулась как-то неестественно. Листок выпал из ее рук и скользнул под кресло, желая спрятаться от врага. Она медленно пошла по комнате, поднимая и натягивая на себя одежду. Ни разу на меня не взглянула. Я видел, как дрожали ее плечи, словно колосок на ледяном ветру. Настя снова стала собой: маленькой, беззащитной. Что-то больно кольнуло у меня в груди, заставляя прижать ее к себе и успокоить, сказать, что ты – прошлое, что есть только она одна…

Но я не смог соврать. Я лежал в кровати, где только что наслаждался ее теплом, и смотрел, как она уходит, точно побитая собака, поджав под себя хвост. Казалось, еще чуть-чуть и она заскулит от боли, но она молчала, только видно было, как дрожат ее плечи.

В коридоре она что-то уронила, попыталась поднять, но это что-то снова упало. Я слышал, как шуршит одежда, как нервно она дергала замок куртки. Долго возилась с дверным замком, дергала дверь, неожиданно громко всхлипнула; дверь поддалась – она вылетела из квартиры, словно птица на свободу. Хлопнула дверь. Еще одна.

Я вытащил из тумбы рядом с кроватью бутылку. Не помню, что это было. Я лежал, пялясь в потолок, заливая в себя горючее, желая растопить ледяной ком, вставший в горле.